Марк Твен - Принц и нищий [Издание 1941 г.]
— Имя мое Йокель. Когда-то был я зажиточным фермером, имел любящую жену и детей; теперь и зовут меня иначе, и мое звание не то; жена и ребята померли; может, они в раю, а может, и в аду, но только, благодаря бога, не в Англии! Моя добрая, честная старуха-мать ходила за больными, чтобы заработать на хлеб; один больной умер, доктора не знали с чего, — и мою мать сожгли на костре как ведьму, а мои ребятишки смотрели и плакали. Английский закон! Поднимите чаши, все разом! Выпьем за милосердный английский закон, освободивший ее из английского ада! Спасибо, братцы, спасибо вам всем! Стали мы с женой ходить из дома в дом, прося милостыню, таская за собою голодных ребят; но в Англии считается преступлением быть голодным, и нас ловили и били в трех городах. Выпьем еще раз за милосердный английский закон! Плети скоро выпили кровь моей Мэри и приблизили день ее освобождения. Она лежит в земле, не зная обиды и горя. А ребятишки — понятное дело: пока меня, по закону, гоняли плетьми из города в город, они померли с голоду. Выпьем, братцы, — один только глоток, — один глоток за бедных малышей, которые никогда никому не сделали зла! Я опять стал жить подаянием, — протягивал руку за черствой коркой, а получил колоду и потерял одно ухо, — смотрите, видите этот обрубок? Я опять принялся просить милостыню — и вот обрубок другого уха, чтобы я не забывал об английском законе, но все же я продолжал просить, и, наконец, меня продали в рабство — вот на моей щеке под этой грязью клеймо; если смыть эту грязь, вы увидите красное Р, выжженное раскаленным железом! Раб! Понятно ли вам это слово? Английский раб! — вот он стоит перед вами. Я убежал от своего господина и, если меня поймают, — будь проклята страна, создавшая такие законы! — я буду повешен.
Звонкий голос прозвучал в темноте:
— Ты не будешь повешен! С нынешнего дня этот закон отменяется!
Все повернулись туда, откуда раздался голос, и увидали быстро приближавшуюся фантастическую фигуру маленького короля; когда он вынырнул на свет и был отчетливо виден, со всех сторон полетели вопросы:
— Кто это? Что это? Кто ты такой, чучело?
Мальчик стоял, нимало не смущаясь, среди этих удивленных и вопрошающих глаз и ответил с царственным достоинством:
— Я Эдуард, король Англии.
Раздался дикий хохот, частью насмешливый, частью восторженный, — уж очень забавна казалась шутка. Король был уязвлен. Он сказал резко:
— Вы невоспитанные бродяги! так вот ваша благодарность за королевскую милость, которую я вам обещал!
Он продолжал бранить их гневно и взволнованно, но его слова тонули среди хохота и насмешливых восклицаний. Джон Гоббс несколько раз пытался перекричать крикунов, и наконец это ему удалось:
— Друзья, это мой сын, мечтатель, дурак, помешанный, — не обращайте на него внимания: он воображает, что он король.
— Разумеется, я король, — обратился к нему Эдуард, — и ты в свое время убедишься в этом на опыте. Ты сознался, что убил человека, — тебя вздернут за это на виселицу.
— Ты собираешься выдать меня? Ты? Да я своими руками задушу тебя…
— Потише, потише! — прервал его силач-атаман. Он бросился на помощь королю и одним ударом кулака свалил Гоббса наземь. — Ты, кажется, не уважаешь ни королей, ни атаманов? Если ты еще раз позволишь себе забыться в моем присутствии, я сам вздерну тебя на первый сук.
Атаман свалил Гоббса наземь.
Потом обернулся к его величеству:
— А ты, малый, не грози товарищам, и нигде не распускай о своих товарищах дурной славы. Будь себе королем, коли тебе сдуру пришла такая охота, но пусть от этого никому не будет обиды. И не называй себя королем Англии, потому что это измена: мы, может быть, иногда поступаем неладно, но среди нас нет ни одного подлеца, способного изменить своему королю, все мы любим его и преданы ему. Сейчас увидишь, правду ли я говорю. Эй, все разом: да здравствует Эдуард, король Англии!
— Да здравствует Эдуард, король Англии!
Этот клич оборванцев прозвучал, как гром, и ветхое здание задрожало. Лицо маленького короля на миг озарилось радостью, он слегка наклонил голову и сказал с величавой простотой:
— Благодарю тебя, мой добрый народ.
Этот нежданный ответ вызвал неудержимый взрыв хохота. Когда наконец стало немного тише, атаман выговорил твердо, но добродушно:
— Брось это, мальчик, это неумно и нехорошо!.. Если тебе так уж хочется помечтать, выбери себе какой-нибудь другой титул.
Какой-то лудильщик предложил:
— Фу-Фу Первый, король шутов!
Титул сразу понравился, и каждый заорал, надрывая глотку:
— Да здравствует Фу-Фу Первый, король шутов!
При этом они гикали, свистели, мяукали, хохотали.
— Тащите его сюда, мы его коронуем!
— Мантию ему!
— Скипетр ему!
— На трон его!
— На трон его!
Все эти возгласы и двадцать других посыпались разом, и не успел несчастный мальчик перевести дух, как его короновали жестяной кастрюлей, завернули его, как в мантию, в рваное одеяло, посадили, как на трон, на бочку и дали в руку, вместо скипетра, паяльную трубку лудильщика. Потом все кинулись перед ним на колени с насмешливыми воплями и издевательскими причитаниями, вытирая мнимые слезы рваными грязными рукавами и передниками.
— Смилуйся над нами, о сладчайший король!
— Не попирай ногами твоих ничтожных червей, о благородный монарх!
— Сжалься над твоими рабами и утешь их королевским пинком!
— Приласкай и пригрей нас лучами твоей милости, о палящее солнце на троне!
— Освяти землю прикосновением твоей ноги, чтобы мы могли съесть эту грязь и стать благородными!
— Удостой плюнуть на нас, о государь, и дети детей наших будут счастливы и горды воспоминанием о твоей царской милости!
Но всех перещеголял лудильщик, изобретатель нового титула. Он подполз на коленях и сделал вид, что целует ногу короля, тот с негодованием оттолкнул его ногой; тогда он стал подходить к каждому по очереди и выпрашивать тряпку, чтобы завязать то место на лице, которого коснулась королевская ножка, говоря, что после такой чести оно не должно подвергнуться грубому влиянию воздуха и что теперь он наживет себе состояние, всюду показывая это место по сту шиллингов за один взгляд. Он был так убийственно забавен, что вся орава восхищалась им и завидовала ему.
Глаза маленького монарха были полны слез стыда и гнева. «Если б я их тяжко обидел, они не могли бы поступить со мной более жестоко; но я обещал им милость, — и вот как они отблагодарили меня!»
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Принц у бродяг.
Вся орава поднялась на рассвете и двинулась в путь. Над головой низко нависло небо, земля под ногами была скользкая, в воздухе веяло зимним холодом. Шайка приуныла; одни были угрюмы и молчаливы, другие сердиты и раздражительны; все были не в духе, каждому хотелось опохмелиться.
Атаман отдал «Джэка» на попечение Гуго, коротко приказав Джону Кэнти держаться в стороне и оставить сына в покое; а Гуго он велел не слишком грубо обращаться с мальчиком.
Немного погодя погода прояснилась, и тучи нависали уже не так низко. Бродяги больше не дрожали от холода, и воспрянули духом. Мало-помалу они развеселились, принялись зубоскалить и задевать прохожих, попадавшихся им навстречу. Это показывало, что они снова стали ценить жизнь и ее радости. Их, очевидно, боялись: им все уступали дорогу и смиренно переносили их дерзости и насмешки, не осмеливаясь огрызнуться. Они снимали с изгороди развешанное дли просушки белье, иногда на глазах владельцев, которые не только не возражали, но даже были как будто благодарны, что бродяги не захватили и изгороди.
Орава двинулась в путь.
Вскоре они вторглись всей гурьбой к небогатому фермеру и расположились на ферме как дома, пока дрожащий от страха фермер и его домашние опустошали кладовую, чтобы приготовить завтрак гостям. Они трепали по подбородку фермершу и ее дочерей, когда те подносили им кушанья, и с хохотом, похожим на лошадиное ржанье, обзывали их обидными прозвищами. Они швыряли кости и овощи в фермера и его сыновей, заставляя их увертываться, и шумно хлопали в ладоши, когда попадали в цель. В конце концов они вымазали маслом голову одной из хозяйских дочек, возмутившейся их наглыми шутками. Уходя, они грозились притти опять и сжечь дом вместе с хозяевами, если те посмеют донести о их проделках властям.
Они швыряли кости и овощи.
Около полудня, после долгой и утомительной ходьбы, орава сделала привал под изгородью, на околице довольно большой деревни. Решено было отдохнуть часок, и бродяги разбрелись в разные стороны, чтобы войти в деревню с нескольких концов одновременно и заняться каждый своим ремеслом. «Джэка» послали с Гуго. Они побродили по улице, и наконец Гуго, не находя, к чему приложить свое искусство, сказал:
